kislaya

В 1974 году в семье учёного-геофизика в Челябинске( в Челябинске- 40?) родился прекрасный поэт Борис Рыжий. В 1980 году семья переехала в Свердловск. Борис вырос, поступил в Горный институт, женился, родил сына, окончил институт и позже аспирантуру. Писал стихи, публиковался в журналах Урал, Знамя, Арион, альманахе Urbi. Его стихи переводились на английский, голландский, итальянский, немецкий языки. Был лауреатом Антибукера-1999.
В 2001 году, в возрасте 26 лет повесился на балконной двери, оставив записку, оканчивающуюся словами " Я всех любил. Без дураков."

Я знаю, что ты, лежа в больнице, читал и перечитывал поэта Бориса Рыжего, которого летом 2001 года оплакала вся читающая Россия. Самоубийство. Чем тебе так дороги теперь его стихи?

— Это я вместе с Ильей Фаликовым настоял в жюри “Антибукера” в 2000 году, чтобы Борису Рыжему дали поощрительную премию. К тому времени я читал штук десять его стихотворений... А указал мне на его поэзию Алексей Пурин: прислал мне подборку Рыжего в альманахе “Urbi”, который он, Пурин, в Питере издает. Там была подборка Рыжего, которая мне понравилась, а особенно удивило одно стихотворение — о том, что мы сидим в пивной и он знает, что со мной о Бродском говорить нельзя, и я встаю и навсегда исчезаю в белом английском плаще... Никогда в жизни у меня не было белого английского плаща: провиденциальность? Я удивился. Потом я прочел еще десятка два его стихов и понял, что он очень талантлив. Что он своеобразен. Что у него — странное продолжение школы Бориса Корнилова и Павла Васильева, которая на время “замерзла” в русской поэзии... Потом мы вместе оказались на Роттердамском фестивале, и вот тут я понял, что он — “поэт трагической забавы”. У него с собой было много денег, и он оказался совсем не тот нищий поэт, который ждет, что ему нальют рюмку. У него были в кармане сотни долларов, он все время заходил в разные бары, которых там, как ты понимаешь, много, и пил к р е п к и е напитки. Джин... Виски... А за кулисами фестиваля в неограниченном количестве давали лучшее пиво “Хайнекен”. И он, набравшись джина и виски, приходил в этот самый клуб при фестивале и все лакировал огромным количеством пива. После чего терял ориентацию и подходил к незнакомым людям (английский он знал немножко), типа знаменитого Марка Стрэнда, и, хлопая их по пузу, говорил: “Ай эм русиш поэт. Ху ис ху?” Так себя на Западе не ведут, понимаешь... И я на каком-то этапе стал от него держаться подальше. “Боря, нам надо поговорить без тебя”. Он в этом смысле был человек толерантный: я сказал — он отстал. При всем при этом он был мне симпатичен — и мы с ним немало выпили и поболтали.

— Молодцы оба...

— Не перебивай. Я видел, что с ним творится что-то неладное... А потом мы разъехались. А потом ты как раз сообщила мне в Литинституте, что его не стало... А потом уже я прочел все стихи Рыжего и замечательную статью о нем Пурина в “Звезде”. В моем нынешнем представлении Борис Рыжий был самый талантливый поэт своего поколения.

— А как бы ты определил его индивидуальность?

— Повторяю: Рыжий был “поэт трагической забавы” (формула Вагинова). Он писал внятные, эмоциональные и как бы “фатальные” стихи, по методу абсолютно реалистические. Он описал свой мир. Думаю, искусственным во всем этом было (не в дурном смысле, а от слова “искусство”) то, что он себя изображал типом вроде раннего Лимонова — вроде “подростка Савенко”: дружба с уголовниками... пивные... ночной уголовный город... поножовщина... А сам он был сын акаде-
мика!

— Нет ли тут чего-то актерского?

— Пожалуй. Сын академика. Вырос в комильфотной советской среде. Ему нужна была маска (может, она вообще нужна — маска?), и я это отнюдь не осуждаю. В стихах он десятки раз написал о смерти.

— “Невысокую изгородь ада/по-мальчишески перемахну...”

— Да. Он был суецидный поэт. Как Маяковский. Как сын Томаса Манна Клаус, который раз двадцать покушался на свою жизнь, пока не отравился.

полная беседа с Рейном, небезинтересная - тут

Ещё ссылок о Рыжем:
статья Пурина в Звезде

из Евтушенковской антологии

открывающийся список публикаций Рыжего в Журнальном зале